В 1982 году, отбывая наказание — два года по ст. 24-2 УК РСФСР в спецкомендатуре 7 поселка Конево Архангельской области по милости УКГБ, я услышал эту историю от одного из коллег-химиков, который не зря заподозрил во мне «нетипового уголовника».
» Мой дед вернулся с войны в чине старшего сержанта, как и ушел на нее, хотя отпахал все четыре года, да еще и потом пару лет прихватил. Ранений и даже царапин не имел, хотя был пулеметчиком. Никогда и ничего про войну и события с ней связанные, не рассказывал. Боевых наград у него не было, за исключением каких-то медалей, которые тогда давали всем и каждому- «За победу над Германией» и еще какие-то. Военных фильмов не смотрел, ни по телевизору, ни в кинотеатрах.
Будучи маленьким пацаном, я часто приставал к нему с провокационными вопросами- почему так, почему эдак, почему нет наград, в то время как у соседних вернувшихся с войны дедов их была масса, и мне соседские ребята украдкой их показывали. Но дед был молчалив. Что удивительно, не встречался он и с соседскими ветеранами, никто не приходил к нему с бутылочкой, и его никуда не звали.
Однажды, когда мне было уже за двадцать, а ему почти семьдесят, он заболел. Болел тяжело, родные ухаживали, как могли, и я тоже. Однажды, когда мы оставались дома одни, а ему стало чуток получше, он подозвал меня. «Слушай, Минька, ты вот все время спрашивал, про войну-как и что. Нельзя мне было говорить. И сейчас тоже нельзя, но я тебе расскажу. Чтобы ты не остался без рассказа.
Служил я в спецчастях НКВД, и был старшим сержантом. Но мог носить и любую офицерскую форму всех родов войск, кроме своих, если надо, вплоть до капитана. Командовал пулеметным расчетом на автомашине ЗИС-5 — в кузове стоял счетверенный «Максим». Вроде как зенитная машина, но никогда мы не принимали прямого участия ни в каких боевых действиях.
Летом 42-го на юге были тяжелые бои, немцы наступали на Сталинград, мы стояли за Тамбовом. Наши все время отступали, чтобы не попасть в окружение, и Сталин издал свой знаменитый приказ 221 «Ни шагу назад». Где-то в это время вызывают меня к начальству и вручают пакет. Приказано ночью в строжайшей тишине выдвинуться на точку и вскрыть пакет в три ночи.
Едем, по карте, кругом леса. Выдвинулись в срок. Уже светает-смотрю, мы на опушке леса, впереди большая поляна, кругом ее лес. Вроде как приглушенно урчат моторы-подходят еще наши расчеты на таких же ЗИС-5, слева, справа. Светает больше, пробило три часа. Вскрываю пакет. В нем секторы обстрела и приказ открыть огонь в 3.15.
Да, на карте есть и позиции моих соседей. Смотрю в бинокль на поляну, ищу цель. И вижу- О ужас!- поляна полна спящих людей. Люди в форме, солдаты, офицеры. Без оружия, без выкладок. Спят, как попало. Вроде бы — наши. То есть, явно не немцы. Обьясняю задачу расчету. Второй номер мне и говорит — командир, в безоружных стрелять не буду. Что делать? Вытаскиваю наган, выполняй приказ, говорю, иначе — самого застрелю в 3.15. Ровно секунда в секунду все расчеты открыли кинжальный огонь по поляне. Люди вскакивали и тут же падали от нашего шквального огня. Никто не ушел живым. Дело закончили и уехали. Так я и не знаю, кто были эти люди и за что мы их убили. Около тысячи человек, а может, и больше.
Позднее, при штурме Кенигсберга, мы ехали за наступающими частями с приказом стрелять в своих, если будут отступать. В общем, разное бывало. Вот почему я не люблю вспоминать о войне и остался без наград. Нам их не давали. А убивали мы не немцев, а своих.»
